Ночером, пока я гнала яблочный сок и одновременно утюжила на танке поля Прохоровки, у Барси случился охотничий азарт. Он полоумным бегемотом носился по чердаку и постоянно что-то там ронял. Возможно, себя. И вот, когда я в очередной раз загнала танк в ангар и вышла слить сок, гадюкинс с гордым видом, рычанием и сопением сполз с чердака по лестнице и положил под дверь упитанную полевку.
— Спасибо, дорогой, — сказала я Барсе, — но я уже поужинала, кушай сам.
Утомленная полевка попыталась удрать, тут же была прижата к полу, схвачена и унесена за дверь, в просторы ночи.
Только я села на детище мериканьской оборонной промышленности, как на чердаке снова раздался топот.
— Какая долгоиграющая мышь, — подумала я, надевая шлемофон, — и не лень же таскать ее туда-сюда.
А при следующем выходе в сени, Барся слез с чердака с огроменной крысой в зубах. Крыса признаков жизни не проявляла. К счастью, ею Барся со мной делиться не захотел, продемонстрировал добычу, все так же рыча и сопя, и уполз обратно на чердак. Очень надеюсь, что этой зимой моя картошка останется неприкосновенной.